В Мариинском театре завершились большие гастроли Московского музыкального театра им. Станиславского и Немировича-Данченко. Пять оперных и пять балетных вечеров прошли при полных залах и горячих аплодисментах петербургской публики, бурно реагировавшей на психологический реализм театра с именем и традицией.
Главным и наиболее пристальным объектом внимания петербургского театрала оставалась опера, несмотря на то что балетная труппа театра Станиславского привезла «Ромео и Джульетту», «Лебединое озеро» и раритетные ныне балеты Дмитрия Брянцева. При всех достоинствах хореографии, сценического оформления и успехах отдельных солистов эти балеты, на мой взгляд, не составляют серьезную конкуренцию Мариинскому театру: слишком разные «весовые категории». Качество оперных спектаклей не вызывало мысли о сильном соперничестве двух очень разных трупп, но было весьма интересно сравнить эстетические системы бывшего Императорского с вековой историей и его молодого, но чрезвычайно выразительного и азартного московского «брата».
\
У театра Станиславского другая система ценностей. Главное в ней не оркестр, не самодовлеющая сценография, а господин певец — тот самый певец-актер, о котором мечтали и которого воспитывали Станиславский и Немирович-Данченко. В финале «Богемы», когда на руках бедного, неимущего поэта Рудольфа перестало биться сердце его возлюбленной вышивальщицы Мими, по щекам многих слушателей потекли слезы. Они лились едва ли не «нота в ноту» вместе с движением мелодии в оркестре, завершающей оперу композитора-вериста Пуччини, как раз и создававшего в музыке иллюзию психологической правды (от итальянского vero — правдивый, истинный).
\
Миссия оперы состоялась: музыка попала в точку — в самое сердце слушателя. И никакие дебаты о том, чего не хватает оперному спектаклю на современной сцене, не нужны. Потому что главному виновнику оперы — слушателю — нужны подлинные, лично пережитые эмоции, а не диктатура дизайнерских или режиссерских фокусов. И именно потому главный проводник эмоций оперы — певец с развитыми способностями драматического актера — в театре Станиславского ставится в центре событий.
\
Нет, главное в оперном деле (как, впрочем, и в любом другом) — гармония частей и целого. Именно ей так радовался слушатель/зритель и в слегка «хулиганской» версии «Обручения в монастыре» Прокофьева, поставленной с элементами спортивной гимнастики и циркового трюкачества, и в очень умеренной, обстоятельной, слегка скучноватой постановке «Кармен» с разговорными диалогами. А «Богема» Пуччини и вовсе выглядела, как сконструированные для съемок площадки в кинопавильоне — с деталями парижского быта середины прошлого века. Особо трогательно в этом спектакле выпорхнули на сцену четыре белых голубя (по числу главных героев-мужчин). Птицы не покидали сцену до антракта, смело перелетали по собственному желанию из одной директорской ложи в другую, организовывая свое шоу в режиме реального времени.
\
Три оперных спектакля (все — в режиссуре Александра Тителя) были поставлены на трех прим. В «Обручении в монастыре» феноменальная меццо-сопрано Елена Манистина в роли свахи не только великолепно спела, но и проделала феерические гимнастические трюки. В «Кармен» молодая Елена Максимова зачаровала зал жизнеподобной угловатостью своей героини и необычайно красивым голосом, психологически достоверно показав драму свободного духа и плоти. А в «Богеме» прима номер один Ольга Гурякова предстала не столько звездой оперной сцены, сколько настоящей киноактрисой золотой поры Голливуда.
\
Еще было концертное исполнение «Эрнани» Верди и гала-концерт солистов оперы. Все это в руках дирижеров Ара Карапетяна и Вольфа Горелика вырывало слушателей из будничной реальности и влекло в сияющий мир красок, звуков и живых чувств.