Россия отмечает 100-летие Пушкинского дома
Светлана БЕРЕЗКИНА, старший научный сотрудник Института русской литературы РАН, кандидат филологических наук
Как уже сообщала наша газета, вчера в Петербурге началась юбилейная неделя, посвященная 100-летию Пушкинского дома. Архивные фонды хранят огромные богатства, поэтому в них и поныне возможны научные открытия сенсационного характера. Даже биографию Пушкина, которая, казалось бы, изучена — и прежде всего в стенах прославленного института — с максимальной детализацией, архивные материалы способны пополнить новыми, еще неизвестными фактами и подробностями. Именно такого рода информацией обладают только что найденные в архиве Пушкинского дома воспоминания Алексея Вульфа о Пушкине, и настоящая статья представляет собой первое сообщение о них в печати. С подобными архивными находками пушкиноведение не сталкивалось уже многие десятилетия.
«Прогулка в Тригорское» Михаила Семевского
\
Можно ли в наше время найти новые воспоминания о Пушкине? И чтобы в них были прописаны факты, еще ни в каких справочниках о жизни и творчестве поэта не упоминаемые? И чтобы автор их был человек, в биографии Пушкина заметный?.. Оказывается, да.
\
Вот один из путей реализации такой возможности. В XIX веке было напечатано множество статей мемуарного характера о Пушкине его современников. Условия их публикации на страницах тогдашних газет и журналов были очень сложными: что-то не устраивало цензуру по общественно-политическим соображениям, что-то по морально-этическим. Герои многих очерков были еще живы, а если и нет, то их дети и внуки стояли на страже чести своих фамилий. Поэтому одно дело — статья написанная, другое — опубликованная.
\
Исследователю важно добраться до оригинала, т. е. до предоставленной издателю рукописи, а затем сверить ее с вышедшим из печати текстом: что из рукописи было вырезано, что выщипнуто, что переписано, что изменено... На этом пути делались и делаются интереснейшие открытия, особенно в пушкиноведении, которое, как известно, представляет собой хорошо разработанную отрасль филологической науки, где крайне трудно найти что-либо абсолютно новое.
\
Одна из таких целинных областей пушкиноведения — наследие Михаила Семевского. Историк, публицист, издатель журнала «Русская старина», он был автором нескольких статей о Пушкине, среди которых центральное место занимает «Прогулка в Тригорское». Статья была напечатана в шести номерах газеты «Санкт-Петербургские ведомости» в 1866 году и стала одной из заметных вех в истории пушкиноведения.
\
В статье легко, изящно, интересно Семевский рассказал о своей поездке в Тригорское. В этом имении в период ссылки поэта жили его друзья — Прасковья Александровна Осипова и ее семейство. Дети Осиповой (от двух браков) Алексей Николаевич Вульф, Евпраксия Николаевна Вревская и Мария Ивановна Осипова поделились с Семевским воспоминаниями о Пушкине, и он передал их в «Прогулке в Тригорское» в живой, разговорной манере.
\
Приехав в Тригорское, Семевский узнал о сокрытых в нем сокровищах — это были письма Пушкина, Дельвига, Языкова. Удивили и восхитили его альбомы Тригорского с неизвестными в печати стихотворениями этих поэтов. Множество историко-литературных сокровищ этого «дворянского гнезда» было впервые обнародовано Семевским в «Прогулке в Тригорское». Это не сделало статью сухой, скучной. Напротив, «Прогулка в Тригорское» получилась у Семевского веселая, счастливая, вся согретая солнцем русского лета, солнцем русской поэзии.
\
Вновь к материалам Тригорского и воспоминаниям его обитателей Семевский обратился в 1869 году в статье «К биографии Пушкина» и затем в 1870 году в небольшой заметке, ее дополняющей. После этого в пушкинских занятиях Семевского начинается перерыв, растянувшийся на целых десять лет...
\
Впрочем, работа историка по накоплению сведений из истории русской общественной жизни (а сколь заметной фигурой в ней был Пушкин!) никогда не прекращалась. Эта работа отражалась на страницах дневников, которые Семевский вел на протяжении всей своей жизни. Его дневники оживали, когда Семевский отправлялся в очередную поездку. Он был неутомимым путешественником, очень много ездил по России и во время этих поездок записывал в небольшие тетрадки впечатления о своих встречах с интересными собеседниками. Этих тетрадок дошло до нас много — с начального периода его деятельности в 1850-х годах и до 1893-го, когда простуда оборвала жизнь неутомимого издателя «Русской старины».
\
Перебирая и перелистывая дневники Семевского, мы оказываемся перед лицом горестной для пушкиноведения реальности: дневники с его тригорскими записями отсутствуют... Нельзя не удивляться этому, зная манеру Семевского. Дневниковые записи он часто использовал, рассыпая их по своим и чужим (в виде редакторских примечаний) работам. Да и сами пушкинские статьи Семевского говорят о том, что какие-то записи им в эпоху «Прогулки в Тригорское» делались: слишком велик был объем переданных в этой статье воспоминаний о Пушкине, чтобы держать их в голове! Кроме того, и в самих статьях Семевского есть ссылки на отложившиеся в его бумагах документы: то вдруг он упомянет о своей записной книжке, то сошлется на листок с воспоминаниями о Пушкине баронессы Вревской...
\
Значит, что-то в бумагах Семевского было, но до нас не дошло? Горько сознавать: в обширном архиве Семевского чьей-то рукой вынут целый пласт — это записи воспоминаний о Пушкине, которые он делал в середине — конце 1860-х годов. Впрочем, может быть, они еще когда-нибудь и найдутся.
\
1880 год: в Тригорском вновь рассказывают Семевскому о Пушкине
\
Осколком записей Семевского о Пушкине является одна-единственная рукопись, которую удалось-таки обнаружить в архиве Пушкинского дома. Это авторизованная (т. е. правленная автором) писарская копия «Прогулки в Тригорское», которая, по первой прикидке, могла бы быть рукописью, легшей в основу публикации 1866 года.
\
Знакомство с ней опровергло это предположение. С копией Семевский работал, готовя в 1880 году новое издание «Прогулки в Тригорское» (оно не было им осуществлено). Около двадцати пяти поправок биографического характера, имеющих отношение как к Пушкину, так и к семейству П. А. Осиповой, сделал Семевский в копии статьи.
\
Сами по себе они очень интересны, но еще интереснее оказались листы с карандашными записями Семевского, вложенные в рукопись. На десяти страницах размером в половину большого писчего листа Семевским были записаны воспоминания Алексея Вульфа о Пушкине. Семевский писал, слушая его рассказы, отсюда краткая форма записи и сложность ее расшифровки.
\
Когда запись была разобрана до конца, обнаружилось, что она содержит три сообщения Марии Ивановны Осиповой. Два из них помечены ее инициалами. Но даже если бы их и не было, как же было не узнать мягкий женский голос и не отделить его от вульфовского в оценке места, которое Пушкин выбрал для своей могилы в 1836 году, — «хорошенький песочек»? Получается, что, как ни спешил со своей записью за собеседниками Семевский, а что-то из их речевых особенностей он сумел отразить.
\
Какие же новые биографические сведения из жизни Пушкина и тригорского семейства содержатся в воспоминаниях Вульфа 1880 года? Они перестраивают всю историю знакомства с ним Пушкина. Раньше думали, что поэт познакомился с Вульфом в августе 1824 года, когда приехал в михайловскую ссылку, — оказалось же, что их знакомство состоялось в 1817 году. Не знали мы и о том, что «милый повеса», студент Дерптского университета Вульф в 1825 году лечился в Тригорском от раны, полученной им на дуэли (видимо, с ней был связан и его полугодовой перерыв в университетских занятиях).
\
Когда же Вульф закончил университет и весной 1827 года отправился в Дерпт за дипломом, то на обратной дороге он заехал в Петербург и, живя здесь, часто навещал Пушкина в «Демутовой гостинице». Рассказывая в 1880 году Семевскому о Пушкине, Вульф дал подробное описание этого пристанища поэта: «В гостинице Демут постоянно жил Пушкин, покуда холостой был; дом был хорошим местом»; и далее, о занимаемом Пушкиным номере — «во 2-м этаже во дворе, во флигеле, 2 комнаты пустые, 2 — 3 деревянных стула, — лучше сказать, одна комната, переборка, постель, за ней столик, свой человек один — Михайло». Вульф упомянул и о бывавших у Пушкина в первой половине лета 1827 года поэтах — знаменитом Е. А. Баратынском и совсем незнаменитом Э. П. Перцове.
\
Похороны Надежды Осиповны
\
Надежда Осиповна скончалась 29 марта 1836 года в самую Пасху. 8 апреля Пушкин выехал из Петербурга с гробом матери, чтобы похоронить ее в Святогорском Успенском монастыре.
\
Все это мы знали и раньше, вот только приезд поэта в Псковскую губернию вносил в биографическое описание какой-то неясный элемент. В конце этого грустного путешествия Пушкин почему-то оказывался вместе с Вульфом, о чем сохранилась запись в одном из журналов имения Голубово, где жила с семейством сестра Вульфа Е. Н. Вревская.
\
Откуда же взялся у Пушкина спутник? Высказывалось предположение, что, оказавшись в псковских краях, Пушкин не стал заезжать в холодное, осиротевшее Михайловское, а сразу же направился в Тригорское. Там он нашел приехавшего к матери Вульфа и забрал его, после чего они вместе поехали в Голубово. Так ли было на самом деле?
\
Вот перед нами воспоминания Вульфа, и они свидетельствуют, что ничего этого не было. Оказывается, Вульф ехал с Пушкиным от самого Петербурга! Он в тот момент, когда у Пушкина умерла мать, был в Петербурге. «И вдвоем, — рассказывал Семевскому Вульф, — поехали хоронить и похоронили...» Еще два раза Семевский направлял воспоминание мемуариста к этой поездке. Все новые и новые подробности добавлял к ней, вспоминая, Вульф, и постепенно из его рассказов вырисовывалась картина прощания сына со своей матерью.
\
С момента смерти до похорон Надежды Осиповны, которые состоялись только 13 апреля, прошло больше двух недель. Когда ее перевозили, стояла, по выражению Вульфа, «теплынь, теплынь», и «труп» везли не без известных сложностей. Доехали до Синска — это следующая после Острова почтовая станция, раскинувшаяся на двух сторонах реки Великой. Друзья оказались на правом, северном берегу реки. До «Синьской станции» они ехали на почтовых лошадях, а здесь стали ожидать своих из Голубова.
\
Это ожидание запомнилось Вульфу особыми переживаниями Пушкина. Он, как вспоминал Вульф, «горевал без преувеличения». Может быть, плакал? Через Великую Пушкин и Вульф переправляться не стали и в сторону Михайловского и Тригорского не поехали. Дождавшись лошадей, они направились прямо в Голубово.
\
Много во время этой поездки говорил Вульфу Пушкин: «о том, как журнал издавать, о матери говорил», о состоявшейся, наконец, продаже бронзовой статуи Екатерины Великой, некогда принадлежавшей Гончаровым, «о императоре», наконец, о том, что «при нашей цензуре все лежит, но умеючи можно сказать». Жаль, что эта запись Семевского носит подчеркнуто конспективный характер и кое-что здесь читается с известной натяжкой.
\
Что говорил поэт баронессе Вревской о своей дуэли с Дантесом
\
В конце рассказа Вульф начал говорить Семевскому о последней дуэли Пушкина. Известно, что сестра Вульфа баронесса Вревская в январе 1837 года общалась с Пушкиным в Петербурге и что он ей рассказывал о предстоящей дуэли. После смерти поэта члены семейства П. А. Осиповой не стали сообщать кому-либо подробностей этих разговоров.
\
Когда в 1869 году Семевский написал в одной из своих статей, да еще со ссылкой на Вревскую, что Пушкин в конце жизни «видимо искал смерти», Вульф возмутился: «Перед дуэлью Пушкин не искал смерти; напротив, надеясь застрелить Дантеса, поэт располагал поплатиться за это лишь новою ссылкою в село Михайловское, куда возьмет и жену, и там-то на свободе предполагал заняться составлением истории Петра Великого».
\
В этом сообщении Вульфа, напечатанном в 1870 году, Вревская не упоминается, и поэтому, когда исследователи начали ломать голову над тем, почему же она никому не рассказывала о своих последних разговорах с Пушкиным, это сообщение в расчет не принималось. Писали, что, видимо, последние разговоры Пушкина негативно характеризовали Наталью Николаевну и поэтому члены семейства П. А. Осиповой избегали говорить о них. Но вот перед нами воспоминания Вульфа в записи Семевского 1880 года, и в них вновь повторяется сообщение 1870 года, но на этот раз уже с прямым указанием на источник сведений мемуариста: оказывается, Пушкин «с Евпраксией Николаевной собирался ехать в деревню, он рассчитывал, что убьет Дантеса и вышлют его».
\
Поразительное сообщение! Становится ясно, что в семействе Осиповой молчали об этом не из-за Натальи Николаевны. Дуэли в России были запрещены, и их участники шли под суд. Если бы сразу же после смерти поэта распространился слух о том, что он приступил к барьеру с намерением убить Дантеса, дабы освободиться от тягостной царской службы и, как он говаривал, «свинского Петербурга», то как бы это повлияло на судебное расследование?
\
А милости, которыми царь осыпал осиротевшую семью? Хлопоты по поводу материального положения Натальи Николаевны Пушкиной и ее детей взял на себя Жуковский, который вел себя крайне осторожно. Если бы через него или кого-то из друзей погибшего слух о желании поэта быть высланным из Петербурга вышел за пределы узкого круга, то это сильно бы повредило делам по обеспечению вдовы и детей Пушкина.
\
Сообщение о том, что Пушкину нужно было убить Дантеса, дабы повернуть свою жизнь вспять и вновь оказаться в положении высланного в деревенскую глушь, бросает странный отсвет на его образ. Когда-то он тяготился своей несвободной жизнью в Михайловском, теперь же она ему кажется верхом счастья. Причем недостижимого простыми, доступными человеку способами!
\
В 1834 году камер-юнкер Пушкин попытался уйти в отставку, но испугался недовольства императора и взял свое прошение назад. Наталья Николаевна не очень-то стремилась закопаться в деревенскую глушь, однако, конечно же, последовала бы за мужем в Михайловское, если бы это от нее потребовалось. Отец не хотел предоставлять ему имение для длительного проживания, поскольку любил проводить в нем летние месяцы. Было ли это препятствие непреодолимым? Думаю, нет. В конце концов, и он бы согласился.
\
Но, оказывается, все препятствия на пути к михайловскому покою могли быть сметены одним движением руки. Только надо, чтобы рука эта не дрогнула. А не дрогнет — тогда убьешь того, кто напротив, и станешь свободен. А затем воля, покой, деревня, любимая жена, растущее семейство, творчество... Чудесные стихи, чудесная проза! И все это выкупается ценой всего лишь одной враждебной жизни.
\
Только ведь не пошлый моралист и не в темном мещанском углу сказал некогда высокие слова: «Гений и злодейство — две вещи несовместные». Наверное, поэтому мы говорим об убитом гении, а не наоборот.
\
Безымянные могилы
\
Два места во вновь открытых воспоминаниях будут с большим интересом встречены псковскими музееведами. Вот, например, история усыпальницы Ганнибалов-Пушкиных в Святогорском Успенском монастыре. Известно, что около алтарной стены Успенского собора находится три надгробия: ближе к краю площадки надгробие над могилой поэта, подальше от нее — две плиты (рядышком) над могилами его деда Осипа Абрамовича Ганнибала и бабки Марии Алексеевны Ганнибал.
\
Известно и другое: там же, где захоронены Ганнибалы, лежат и родители поэта, причем отдельных надгробных плит над ними нет и никогда не было.
\
Но где же лежат родители Пушкина? С какой стороны покоится Сергей Львович? С какой Надежда Осиповна? Видимо, Семевского этот вопрос также интересовал, и он задал его Марии Ивановне Осиповой. Она была участницей похорон Сергея Львовича, который был большим ее поклонником.
\
В 1880 году Осипова рассказывала Семевскому, как летом 1848 года привезли Сергея Львовича хоронить и положили, как она выразилась, «тут же под камнем Ганнибаличевым». «Камень» здесь означает «плиту», под которую, приподняв, положили гроб с телом Сергея Львовича.
\
Но которую же плиту имеет в виду Осипова? Судя по форме употребленного ею слова, речь идет о надгробии Осипа Ганнибала (муж — «Ганнибалич», жена — надо полагать, «Ганнибалиха»). Значит, Сергей Львович похоронен со стороны своего тестя, под его плитой. В таком случае Надежда Осиповна должна лежать с другой стороны — под надгробной плитой своей матери Марии Алексеевны, рядом с ней.
\
Еще Пушкин удивлялся тому, как упокоились на монастырском кладбище его дед и бабка: «Тридцать лет они жили розно... Смерть соединила их. Они покоятся друг подле друга в Святогорском монастыре».
\
С Сергеем Львовичем и Надеждой Осиповной все получилось как раз наоборот. В могиле им не довелось лежать рядом, хоть и сравнивали их при жизни с Филемоном и Бавкидой. Они покоятся по сторонам — слева и справа — могил родителей Надежды Осиповны.
\
Странно, что нам приходится ломать голову над тем, где лежит отец и где лежит мать поэта. Путаница эта возникла оттого, что их могилы на монастырском кладбище безымянны. Но почему же это произошло? Может быть, здесь крылся какой-то замысел, связанный с волей родителей поэта или же их родных...
\
Да нет. Это произошло из-за недостатка попечения о родных могилах. То, что над прахом Надежды Осиповны не было никакой надписи, тревожило Марию Ивановну Осипову, и после того, как Сергей Львович был положен «под камнем Ганнибаличевым», она, судя по записи Семевского, напоминала родным, чтоб он «на нем не остался незаписанным». Видимо, с самого начала предполагалось, что надгробные плиты родителей Надежды Осиповны будут то ли заменены на другие, то ли просто дополнены. На немаленьких по размерам Ганнибаловых плитах могли быть записаны имена родителей поэта! Об имени Надежды Осиповны должен был позаботиться муж, переживший жену на двенадцать лет, а об его имени — сын Лев Сергеевич или же дочь Ольга Сергеевна. Однако сделано это не было. Как тут не вспомнить сетования Александра Сергеевича по поводу неустройств в семействе Пушкиных: «Ох, семья, семья...»
\
История тригорского усадебного дома
\
В имении Тригорское Алексей Вульф и родился в 1805 году и умер в 1881-м. Конечно же, никто не знал историю тригорского дома так, как он. Рассказ Вульфа в записи Семевского 1880 года способен перечеркнуть все, что сообщают об этом доме современные путеводители по Михайловскому заповеднику.
\
А основываются они на следующем заявлении о доме в статье Семевского «Прогулка в Тригорское»: «Архитектура его больно незамысловата; это не то сарай, не то манеж, оба конца которого украшены незатейливыми фронтонами. Дело в том, что эта постройка никогда и не предназначалась под обиталище владелиц и владельцев Тригорского; здесь в начале настоящего столетия помещалась парусинная фабрика, но в 1820-х еще годах тогдашняя владелица Тригорского задумала перестроить обветшавший дом свой, бывший недалеко от этой постройки, и временно перебралась в этот «манеж»... да так в нем и осталась». Вульф был очень недоволен этим сообщением, и поэтому рядом с ним на полях рукописи «Прогулки» 1880 года появилось скептическое и весьма красноречивое «ну-ну-ну» Семевского (дескать, занесло же меня!). Что же в этом сообщении «Прогулки» было неверным?
\
Дело в том, что усадебный дом в Тригорском в те времена, когда в нем часто бывал наш великий поэт, старой постройкой не был. Это был новый дом, и уничижительный отзыв о нем в статье Семевского очень задел Вульфа. Пренебрежительные оценки тем постройкам, которые были в Тригорском до этого дома, Вульф дал в разговоре с Семевским в 1880 году.
\
Чего стоит, например, только упоминание о «булыжнике» как «материале» старого тригорского дома? Трудно представить, что весь барский дом был построен из этого «материала». Хотя, с другой стороны, если бы речь шла, скажем, только о фундаменте, стоило ли вообще его упоминать? Строительство фундамента с использованием булыжника — весьма распространенный на Псковщине способ. Это ли применение имел «булыжник» в дедовском доме или же какое другое, неизвестно, но крайне важно то, что Вульф в 1880 году говорил Семевскому о полной непригодности для жилья старого тригорского дома.
\
До 1813 года Прасковья Александровна со всем своим семейством, в котором насчитывались уже пятеро детей, жила в Тригорском наездами. Она стала наследницей имения и переехала сюда для постоянного проживания в 1813 году, когда скончался ее отец Александр Максимович Вындомский. Одновременно ею была закрыта действовавшая в Тригорском с 1780 года парусиновая фабрика. Вульф сказал Семевскому, что она была закрыта «на ремонт» (ранее считалось, что это было сделано из-за полной убыточности фабрики).
\
Где же поселилась в этот момент семья Прасковьи Александровны? Оказывается, в Велье, огромном селе неподалеку от Тригорского! Для проживания семейства Прасковьей Александровной был куплен в Велье дом — так рассказывал в 1880 году Семевскому Вульф. Как в дальнейшем распорядилась Осипова этой собственностью, неизвестно. Но уже из факта покупки дома в Велье можно сделать вывод, что в 1813 году семейству Прасковьи Александровны в Тригорском просто-напросто негде было жить.
\
Далее в рукописи Семевского записана фраза, которая говорит о полной ошибочности его более раннего сообщения о тригорском доме: оказывается, дом этот не перестроили, а «выстроили по образцу фабрики». Как это следует понимать? Скорее всего, фабрику разобрали до фундамента. Вновь выстроенное здание чем-то ее напоминало, но это не было приспособленное или даже перестроенное для жилья здание фабрики. Это был удобный, просторный, комфортабельный новый дом, в котором выросло молодое поколение Осиповых-Вульфов и где бывали Пушкин, Дельвиг, Языков...
\
Старое же дедовское здание, в котором никто не жил, находилось поблизости от нового и его, как сообщал в 1880 году Семевскому Вульф, «пытались отстроить в 1821 или 1822 году». Оно «сгорело в 1859 году 6 августа: Алексей Викторович Фок по голубям стрелял» (речь идет о внуке П. А. Осиповой).
\
Такие сообщения сделал Вульф в 1880 году, стремясь исправить рассказ Семевского об истории усадебного дома в «Прогулке в Тригорское». Хорошо, что его воспоминания вынырнули из небытия. Теперь можно внести важный корректив в путеводители по Михайловскому заповеднику, рассказывающие паломникам об истории тригорского «дворянского гнезда».
\
ФОТО Александра ДРОЗДОВА