Род, к которому принадлежала наша героиня, урожденная Матвеева, приобрел значение благодаря ее деду боярину Артамону Сергеевичу, занимавшему важные государственные должности и убитому во время очередного стрелецкого бунта. Cудьба Матвеевых вообще была тесно связана с царствующей династией...
Детство и отрочество Марии Андреевны прошли за границей, сначала в Вене, потом в Гааге, где ее родитель до 1710 года исполнял обязанности посла. Андрея Матвеева можно назвать истинным «птенцом гнезда Петрова»: хорошо образованный, безоговорочно принимавший проводимые царем реформы, устроивший свой дом совершенно на иноземный лад, причем по собственному желанию, а не по принуждению. Дочерей он также постарался воспитать в новом вкусе, обучив в первую очередь иностранным языкам и танцам, в чем все три изрядно преуспели.
Особой красотой и бойкостью отличалась старшая — Мария, привлекшая на одной из ассамблей внимание государя Петра Алексеевича, который не замедлил почтить ее своей близостью. Не желая снисходить к чрезмерной кокетливости годившейся ему в дочери возлюбленной, ревнивый и скорый на расправу Петр поначалу пытался прибегать в отношении нее к мерам физического воздействия. Убедившись в бесполезности такого рода внушений, он решил выдать ее замуж за своего генерал-адъютанта небогатого дворянина А. И. Румянцева в надежде, что тот сумеет приструнить легкомысленную красавицу.
Свадьба, состоявшаяся 10 июля 1720 года, не вызвала особого восторга у отца невесты, хотя царь пожаловал жениха «немалыми деревнями», конфискованными у казненного А. В. Кикина. Молодые поселились в доме на Красном канале (участок дома № 3 по Марсову полю), где их навещал сам царь, как один так и со своей супругой. Он присутствовал на крестинах дочерей Румянцевых, Екатерины и Дарьи, родившихся в 1721 и 1723 годах. Единственный же сын, будущий фельдмаршал, названный Петром, очевидно, в честь августейшего покровителя семейства, появился на свет в Москве незадолго до кончины императора, которого молва склонна была считать его подлинным отцом.
При императрице Анне Иоанновне за отказ занять предложенную ему должность президента Камер-коллегии А. И. Румянцев подвергся суду и был приговорен ни много ни мало к смертной казни, милостиво замененной, однако, ссылкой с лишением чинов, ордена и ранее пожалованного денежного награждения в 20 тысяч. Жена последовала за мужем, и около четырех лет опальным супругам пришлось провести в глухой деревне под строгим надзором специально приставленного офицера, обязанного доносить о мельчайших событиях их жизни.
В 1735 году последовало прощение, и далее служба Александра Ивановича протекала вполне успешно, особенно при императрице Елизавете Петровне, которая была дружна с Марией Андреевной еще в бытность цесаревной. В самом начале своего правления она удостоила Румянцеву звания статс-дамы, а вслед за тем возвела ее мужа с нисходящим потомством в графское достоинство.
В 1749 году графиня Румянцева овдовела, и вся ее дальнейшая жизнь прошла при дворе, где она до старости задавала тон в танцах, нередко открывая балы, и в модах, которым не переставала следовать до самой смерти. Одной из первых придворных дам, с которыми великой княгине Екатерине Алексеевне пришлось войти в близкое соприкосновение после замужества с наследником русского престола, была графиня М. А. Румянцева, не особенно дружелюбно настроенная к ней.
Позднее в своих «Записках» Екатерина II не пощадит Марию Андреевну, выставив ее злой сплетницей, записной картежницей, «встававшей со стула только за естественной надобностью», а вдобавок — «самой расточительной женщиной в России» и большой любительницей незаслуженных подарков.
Иные отзывы о М. А. Румянцевой можно найти в записках иностранных путешественников и дипломатов. Камер-юнкер Ф. Берхгольц, прибывший в Россию в свите герцога Голштинского и увидавший Марию Андреевну еще совсем молодой, называет ее «женщиной весьма любезной и образованной». Ему вторит граф Сегюр, знавший графиню уже почти девяностолетней: «Разбитое параличом тело ее одно обличало старость; голова ее была полна жизни, ум блистал веселостью, воображение носило печать юности. Разговор ее был так интересен и поучителен, как хорошо написанная история».
Однако подробнее всех о встречах с престарелой матроной рассказывает венесуэльский путешественник и политический деятель граф Миранда, посетивший Петербург летом 1787 года. В ту пору М. А. Румянцева проживала не в своем доме, а неподалеку, в Летнем дворце Петра I, где летней порой часто селились люди, близкие ко двору. После их первого свидания граф записал в своем дневнике:
«Старая госпожа сообщила мне множество подробностей частной жизни Петра Великого и показала... дом, который построил и в котором жил этот император, сказавший своей супруге: «Поживем пока, как добрые голландские граждане живут, а как с делами управлюсь, построю тебе дворец, и тогда заживем, как государям жить пристало». Старуха показала мне распятие, которое Петр I собственноручно вырезал ножом на двери залы, а также некую вещицу из дерева — подарок тому же Петру от курфюрста Саксонии — с тремя циферблатами, из коих один показывает время, а два других отмечают направление и силу ветра, ибо соединены с флюгером, помещенным на крыше дома. Осмотрел комнату, в которой Петр спал, мастерскую, где он работал на токарном станке, и т. д., и не переставал удивляться бодрости графини, ее туалетам, украшениям и завидной памяти, а ведь этой женщине уже сто лет». Все записанное Мирандой чистая правда, за исключением возраста рассказчицы. Может быть, старушка проявила в данном случае невинное кокетство, прибавляя себе года?
В графине Румянцевой, которую любознательный иностранец за время пребывания в Петербурге неоднократно посещал, он обрел настоящий клад, не уставая слушать и записывать ее бесконечные рассказы о былом. К сожалению, соотечественники не проявили такого же интереса ни к личности старой графини, ни к ее воспоминаниям, подтвердив известное пушкинское высказывание, что «мы ленивы и не любопытны». Лишь поэт Г. Р. Державин откликнулся на ее смерть прочувствованными стихами, где, в частности, есть такие строки:
...Она блистала
Умом, породой, красотой
И в старости любовь снискала
У всех любезною душой.
Наверное, в России, чтобы заслужить похвалы, нужно умереть...