Слушать его можно вечно, но это опасно. Он по-иному толкует привычные вещи и переворачивает вверх тормашками прописные истины. Какую бы тему он ни затрагивал, разговор сводится к музыке, которой он поверяет весь мир
У него есть театр, который называют «театром, который мыслит». О нем снят фильм «Казиник, бог и дьявол». Он – Михаил Казиник – философ, музыковед, педагог, скрипач, пианист, острослов и Деятель в самом широком смысле слова...
В Питере он появился накануне короткой гастроли стокгольмского театра «Teatstudio Lederman». Короткой – потому что шведы привозят только один спектакль. Но «Моцарт против Сальери» Казиника – особый микрокосм, смешивать который нельзя ни с чем.
— Михаил Семенович, почему для спектакля выбран Пушкин? Ведь уже ставлено-переставлено, говорено-переговорено...
— Когда начинаешь читать все, что об этом произведении написано, создается впечатление, что все это говорилось о чем-то абсолютно другом...
— То есть как?
— Пушкин — это музыка. Вся беда в том, что пушкинисты не знают музыки, а музыканты не знают Пушкина. Во всем мире не найти человека, который, зная эту пьесу и музыку на одном уровне, смог бы объяснить слог Поэта всем остальным. Начиная от гениальных Симонова и Смоктуновского и кончая современными версиями «Моцарта и Сальери», самые великие актеры произносят текст, сами не понимая, что говорят. Подумайте, как страшно!
— Если российские актеры не понимают, как же шведам-то вы смогли все объяснить?
— Когда в России готовились к празднованию 200-летия со дня рождения Пушкина, я шведам объяснил главное отличие русских людей от всех остальных. «Вы считаете, сколько лет осталось до наступления нового тысячелетия, а русские — сколько до дня рождения Пушкина», — говорил я, и они поверили. Целая великая нация считает себя от основания русского языка, русской языковой культуры — попробуйте не поверить! Жизнь нашу мы считаем от Поэта!..
И сколько мы «Моцарта и Сальери» в Стокгольме ни играли — уже десять сезонов, — люди ходят, записываются за год на спектакль, открывают для себя Пушкина.
— Но играете-то вы трагедию на шведском, а не на русском. Как же с музыкой языка?
— Это была большая проблема. Переводить пушкинскую поэзию невозможно. Поэтому-то Пушкин как Поэт-гений почти никому в мире и не известен. Если его переводят плохо, получается Асадов, хорошо — Байрон. Но иностранцу, читающему Байрона, никак не понять, почему все русские на коленях стоят перед Пушкиным. Перенести поэтический язык, в котором «пОшел пОп пО базару» (круглый поп, толстый!) или «А нАвстречу ему БАлда» (нескладный такой, но крепко стоящий на ногах!), немыслимо. Это кончертто гроссо эпохи барокко, как у Вивальди... Ну как это перевести на другой язык? Передать великое знание Пушкиным языка — инструмента, которым он озвучил сказку, никак не получается. Это все — тайные, скрытые знаки поэзии, которые надо чувствовать. Пока в них не проникнешь, почитай, ничего не понял в культуре.
— Кажется, я поняла, почему вы выбрали для постановки «Моцарта и Сальери»...
— «Моцарт и Сальери» — это единственное, что можно перевести без потерь. Это верлибр, белый стих. Но и там есть тайны, требующие раскрытия.
Пьеса страшная. Там вся Россия, да и любая страна — та же Швеция. Начало: Сальери потерял Бога («но правды нет и выше»). А если Бога нет, значит, все позволено... Можно и Моцарта убить. Дело не в зависти (это слово в заглавии Пушкин сам зачеркнул): это пьеса о двух художниках, один из которых свободный, а другой представляет власть. «Я избран, чтоб его остановить. Иначе мы погибли». «Мы» — это власть...
— То есть Сальери считает себя вправе указывать Моцарту?
— Вспомните: «Ты, Моцарт, бог, и сам того не знаешь...». И Сальери, Бога потерявший, готов обрести его в Моцарте, готов предложить ему сделку. Характеристика музыки Моцарта — «какая глубина, какая смелость и какая стройность» — это признание триединства Бога-отца, Бога-сына и Бога-духа. Сальери готов пасть перед Моцартом на колени. Но тот на сделку не идет. Решение убить Моцарта как неподчиняющегося у Сальери готово после слов: «Но божество мое проголодалось». «Ах, жрать хочет! Так я его накормлю». Отсюда и моцартовское «сыт я», но сыт он по горло самим Сальери, олицетворяющим власть...
Словом, Пушкин два столетия назад все сказал, даже предсказал. Шведы, выходя со спектакля, говорят: «Теперь мы знаем, что у нас в Швеции происходит. Мы теперь знаем, как детей воспитывать надо. Теперь нам понятно многое...» До них доходит, что Бога потеряли почти все, а искусственные божества Скидка и Распродажа — лжепророки, разучивающие людей мыслить.
— А шведы не ставят знак равенства между понятием «власть» (по сути ведь Сальери — политик) и словом «убийца»?
— У шведов политики не как у нас. Это только в России и Белоруссии они на недосягаемо полновластной высоте. За десять километров перед ними дорогу расчищают. При этом власть «имеет» народ и «по матушке», и как хочет... И делает все, что хочет.
— Но практически чем постановка «достучалась» до шведов?
— Они пишут, что харизмой...
— А в Отечестве пишут «харизма», когда не очень понимают — хвалить надо или ругать...
— У них не так. Они вообще ужасно боятся слов. И уж если написано: «...харизматический Михаил Казиник», — то придется поверить...
Под стереотипы восприятия Пушкина мы попадаем еще в школе. Всех учат все принимать на веру, и именно это спросят на экзамене...
Смотреть спектакль Казиника надо. Во-первых, потому, что этот человек начисто лишен стереотипов. Во-вторых, он умудрился заинтересовать Пушкиным шведов, которых вообще трудно чем-либо заинтересовать. Играть в Питере «Моцарта и Сальери» будут по-русски. Теперь проблема возникла у шведов. Актеры, привыкшие «припечатывать по Казинику» героев шведскими словами, чуть было не «сломались» над мягким звучанием некоторых жестких по смыслу русских слов. Сдюжили. Теперь дело за нами: откровения все плохо переносят...
Екатерина ОМЕЦИНСКАЯ
Газета Московский Комсомолец в Питере №49/96 за 08-12-2004